назад к ёжикам

В следующем году в Иерусалим…

(Согласно древней еврейской традиции, во время празднования еврейской пасхи -- годовщины бегства евреев из Египта -- семья собирается вокруг стола, накрытого специфическим образом, и читает рассказ об этом событии, оканчивая пожеланием встретить следующую пасху в Иерусалиме…)

 


    Отель он увидел не сразу -- вернее, не сразу понял, что это -- тот самый Bed & Breakfast -- или Pansionne, как называют их здесь. По карте -- до него оставалось еще не меньше 3-4 мили. Впрочем, кто же верит картам, случайно завалявшимся в бардачке прокатной машины, на самом краю земли, в захудалом аэропорту -- да еще и изданной на английском -- значит для нелюбимых здесь янки. Нормандия встречала низкими декабрьскими тучами, беременными снегом; скользкой дорогой; забастовкой носильщиков и потерянным багажом. "У тебя же нет багажа", -- одернул он себя мысленно, и так же мысленно рассмеялся. Свобода -- после изнурительных бессонных ночей, после выматывающего напряжения, после непрерывного метания -- как кот на полуденной, раскаленной июльским солнцем жестяной крыше -- через вокзалы, аэропорты, полицейские кордоны, границы, смену паспортов, рутину ожидания, короткие встречи, долгие дождливые осенние ночи и -- вычерпанная до самого дна опустошенность победы… "Ты становишься взрослым, когда перестаешь различать сладкую горечь победы и простоту поражения -- так кажется, у Бэкона?", -- подумал он, и снова грустновато усмехнулся: "Ну, пожалуй, так долго не живут". Странно -- но эту мысль он додумал по-русски.

    Два дня назад, в пронизанном зимним солнцем крохотном офисе под самой крышей американского посольства в Париже, его встретил давно отвыкший от положенной по протоколу улыбки коллега, вынул из солидного сейфа плотный конверт с его документами и положил перед ним на стол.

    -- Если хотите -- я могу заказать для Вас билет домой на сегодняшний вечер. Однако, не думаю, что кто-нибудь еще не уехал на каникулы. (Это прозвучало с упреком -- надвигалось Рождество, и каждый спешил домой. Длинные каникулы)

    -- Вы знаете, мне, пожалуй, нет смысла торопиться. Все равно -- устный отчет они у меня потребуют не раньше 7 января. Все что мог -- я сделал. Мой письменный отчет об операции -- у Вас. Почему бы мне не выспаться эти две недели? Иногда я думаю, что произошел от верблюда, а не от обезьяны, как все нормальные люди, -- все делаю впрок. Чиновника просто передернуло от такой фамильярности -- но спорить с этим странным давно не бритым человеком он не рискнул -- инструкция, полученная накануне, недвусмысленно предупреждала, что человек, сидящий сейчас перед ним, подчинен напрямую Директору, и не обязан отчетом никому -- кроме очень узкого круга посвященных -- там, на холмах Виржинии, или в долинах Мэриленда -- чиновник и сам не знал точно, где именно. Он проглотил фразу о проклятых наемниках, готовую сорваться с его языка, и поспешно кивнул.

    -- Номер в “Шератон-Париж”?

    -- Не стоит транжирить деньги налогоплательщиков. Да и Париж, на Рождество -- вряд ли подходящее место для сна. Нет? Что, если я поеду в Нормандию -- на Север? Не возражаете?

    -- Конечно, как вам будет удобнее -- поспешно проговорил чиновник, и, слегка подумав, прибавил: -- Сэр.
    -- Вот и хорошо. У меня еще есть чистый комплект документов -- а это (человек пальцем пододвинул к чиновнику конверт, который был только что извлечен из бронированного чрева) -- спрячьте до моего возвращения. Ответная фраза чиновника посольства застала его уже у дверей: "Счастливого отдыха и веселого Рождества!" Она прозвучала не без облегчения. "То же -- и для Вас", -- ответил ему гость, и плотно, без стука прикрыл за собой тяжелую бронированную дверь с неброской табличкой "RESTRICTED AREA. AUTHORIZED PERSONNEL ONLY!". (“Служебное помещение. Посторонним вход воспрещен!”)
    И вот теперь -- пустая парковка, серый -- на вид очень старый -- вросший в землю дом под коричневой крышей. Черные переплеты окон… Треугольная крыша, сероватый дымок из внушительной каминной трубы… Ленивая старая собака -- слегка приоткрывшая сонные глаза -- и не двинувшаяся с места. Хруст бурого гравия под ногами, шелест прибоя -- через дорогу пляж. Скрип старых вытертых ступеней. Ветер, ветер… Кажется, начинается дождь -- или то был снег?


    Добро пожаловать домой, увядший лист…
    Вновь бедный блудный старый сын,
    В шнурках запутавшись, бредет один
    Сквозь падающий снег. Ведущий вниз --
    С холма в долину -- след исчезает в полумгле
    Раскисшего холодного тумана. Тишина
    Не нарушается. Ты засыпаешь. Сна
    Наважденье клонится к Земле.
    Дороги не видать. И путник понимает,
    Что заблудился. В лесу очередной ночлег
    Не так уж страшен: главное -- проснуться…
    Он собирает ветки для костра. Веселый век:
    Он знает, что тебе он снится. Улыбнуться
    Ему во сне тебе не трудно: Он тебя прощает…
      продолжение>>>>


     

Хостинг от uCoz
В следующем году в Иерусалим…

назад к ёжикам

В следующем году в Иерусалим…

(Согласно древней еврейской традиции, во время празднования еврейской пасхи -- годовщины бегства евреев из Египта -- семья собирается вокруг стола, накрытого специфическим образом, и читает рассказ об этом событии, оканчивая пожеланием встретить следующую пасху в Иерусалиме…)

 


    Отель он увидел не сразу -- вернее, не сразу понял, что это -- тот самый Bed & Breakfast -- или Pansionne, как называют их здесь. По карте -- до него оставалось еще не меньше 3-4 мили. Впрочем, кто же верит картам, случайно завалявшимся в бардачке прокатной машины, на самом краю земли, в захудалом аэропорту -- да еще и изданной на английском -- значит для нелюбимых здесь янки. Нормандия встречала низкими декабрьскими тучами, беременными снегом; скользкой дорогой; забастовкой носильщиков и потерянным багажом. "У тебя же нет багажа", -- одернул он себя мысленно, и так же мысленно рассмеялся. Свобода -- после изнурительных бессонных ночей, после выматывающего напряжения, после непрерывного метания -- как кот на полуденной, раскаленной июльским солнцем жестяной крыше -- через вокзалы, аэропорты, полицейские кордоны, границы, смену паспортов, рутину ожидания, короткие встречи, долгие дождливые осенние ночи и -- вычерпанная до самого дна опустошенность победы… "Ты становишься взрослым, когда перестаешь различать сладкую горечь победы и простоту поражения -- так кажется, у Бэкона?", -- подумал он, и снова грустновато усмехнулся: "Ну, пожалуй, так долго не живут". Странно -- но эту мысль он додумал по-русски.

    Два дня назад, в пронизанном зимним солнцем крохотном офисе под самой крышей американского посольства в Париже, его встретил давно отвыкший от положенной по протоколу улыбки коллега, вынул из солидного сейфа плотный конверт с его документами и положил перед ним на стол.

    -- Если хотите -- я могу заказать для Вас билет домой на сегодняшний вечер. Однако, не думаю, что кто-нибудь еще не уехал на каникулы. (Это прозвучало с упреком -- надвигалось Рождество, и каждый спешил домой. Длинные каникулы)

    -- Вы знаете, мне, пожалуй, нет смысла торопиться. Все равно -- устный отчет они у меня потребуют не раньше 7 января. Все что мог -- я сделал. Мой письменный отчет об операции -- у Вас. Почему бы мне не выспаться эти две недели? Иногда я думаю, что произошел от верблюда, а не от обезьяны, как все нормальные люди, -- все делаю впрок. Чиновника просто передернуло от такой фамильярности -- но спорить с этим странным давно не бритым человеком он не рискнул -- инструкция, полученная накануне, недвусмысленно предупреждала, что человек, сидящий сейчас перед ним, подчинен напрямую Директору, и не обязан отчетом никому -- кроме очень узкого круга посвященных -- там, на холмах Виржинии, или в долинах Мэриленда -- чиновник и сам не знал точно, где именно. Он проглотил фразу о проклятых наемниках, готовую сорваться с его языка, и поспешно кивнул.

    -- Номер в “Шератон-Париж”?

    -- Не стоит транжирить деньги налогоплательщиков. Да и Париж, на Рождество -- вряд ли подходящее место для сна. Нет? Что, если я поеду в Нормандию -- на Север? Не возражаете?

    -- Конечно, как вам будет удобнее -- поспешно проговорил чиновник, и, слегка подумав, прибавил: -- Сэр.
    -- Вот и хорошо. У меня еще есть чистый комплект документов -- а это (человек пальцем пододвинул к чиновнику конверт, который был только что извлечен из бронированного чрева) -- спрячьте до моего возвращения. Ответная фраза чиновника посольства застала его уже у дверей: "Счастливого отдыха и веселого Рождества!" Она прозвучала не без облегчения. "То же -- и для Вас", -- ответил ему гость, и плотно, без стука прикрыл за собой тяжелую бронированную дверь с неброской табличкой "RESTRICTED AREA. AUTHORIZED PERSONNEL ONLY!". (“Служебное помещение. Посторонним вход воспрещен!”)
    И вот теперь -- пустая парковка, серый -- на вид очень старый -- вросший в землю дом под коричневой крышей. Черные переплеты окон… Треугольная крыша, сероватый дымок из внушительной каминной трубы… Ленивая старая собака -- слегка приоткрывшая сонные глаза -- и не двинувшаяся с места. Хруст бурого гравия под ногами, шелест прибоя -- через дорогу пляж. Скрип старых вытертых ступеней. Ветер, ветер… Кажется, начинается дождь -- или то был снег?


    Добро пожаловать домой, увядший лист…
    Вновь бедный блудный старый сын,
    В шнурках запутавшись, бредет один
    Сквозь падающий снег. Ведущий вниз --
    С холма в долину -- след исчезает в полумгле
    Раскисшего холодного тумана. Тишина
    Не нарушается. Ты засыпаешь. Сна
    Наважденье клонится к Земле.
    Дороги не видать. И путник понимает,
    Что заблудился. В лесу очередной ночлег
    Не так уж страшен: главное -- проснуться…
    Он собирает ветки для костра. Веселый век:
    Он знает, что тебе он снится. Улыбнуться
    Ему во сне тебе не трудно: Он тебя прощает…
      продолжение>>>>


     

Хостинг от uCoz